Ruth Pucey Имя: Рут Женевьев Пьюси; Дата рождения и возраст: 2.01.2004, 22 года; Статус крови: чистокровная; Волшебная палочка: ель, волос единорога, 13,5 дюймов; Патронус: -; Амортенция: пудра и средство для полировки рукояти метлы, дым и смутно угадывающийся аромат можжевельника.

Прототип внешности: Jenna Louise Coleman

Семья и родственные связи:
Пенси Паркинсон, чистокровная — мать;
Эдриан Пьюси, чистокровный — отец, погиб в результате несчастного случая;
Дафна Гринграсс, чистокровная — крёстная;

it's my
LIFE

Образование:	Деятельность:
► с 2015 по 2022 Магическая школа Хогвартс, факультет Рейвенкло ► с 2022 по 2024 ОМА, факультет колдомедицины ► с 2024 по настоящее время НИИ им. Мерлина, отдел Экспериментальной магии ► с 2023 по 2025 занятия с частным Мастером по трансфигурации	► с 2024 по настоящее время лаборант в НИИ им. Мерлина, отдел Экспериментальной магии ► с 2022 по настоящее время внештатный колумнист в «Проблемах чароведения»
Особые навыки:	Характерные черты:
► исключительно талантлива в области заклинаний ► весьма подкована в области косметических чар и бьюти-магии	► память, как смола ► королева пассивной агрессии ► сводит на шутку всё, что имеет какой-либо намёк на серьёзный разговор ► обладает безудержной фантазией ► грандмастер эскапизма

БИОГРАФИЯ И ХАРАКТЕР

Беда в том, что Рут так и не научилась отпускать детские обиды. Никто не научил её даже говорить о них, никто не предупредил, что она имеет на них право.
Отец был строг и небогат на проявление тёплых чувств, матери не было вовсе, и Рут всегда чувствовала себя незначительной и нежеланной. Очень рано она уяснила — ничего, даже родительская любовь, не достаётся просто так. Концепция казалась ей абсолютно справедливой, и потому эмоциональная отстранённость отца была для Рут вещью естественной и понятной. Единственным близким человеком, внимания которого не приходилось добиваться, была крёстная, Дафна Гринграсс. Крёстная была добра, проявляла к Рут искренний интерес, поощряла увлечения. Рядом с ней девочка не чувствовала себя лишней, знала, что крёстную можно спросить обо всём и что к её советам стоило прислушиваться. На каком-то интуитивном уровне Рут понимала, что Дафна станет ей советовать то, что сделать нужно, а не должно.
Как сильно изменилась бы жизнь Рут, будь Дафна ключевым персонажем её детства. Однако крёстная, даже будучи единственным поставщиком добрых воспоминаний, уступала главную роль Эдриану Пьюси. Стоило бы думать о том, как тепло относилась к ней крёстная, хотя никто её об этом не просил, и брать с этой удивительной женщины пример. Что-то Рут перенять удалось: умение и, что ещё важнее, желание всегда оставаться настоящей леди, неприязнь к праздности, стремление без конца быть чем-то занятой и ещё — понимание собственных желаний, навык недооцененный, но очень важный. Но всё хорошее, что в ней было, искажалось в кривом зеркале коим был её отец. Стремление в любой ситуации сохранять лицо и вести себя достойно обращалась болезненным неумением отстаивать своё мнение и даже высказывать его; неугомонная деятельность становилась суетой, судорожным поиском занятия, которое придётся отцу по душе, а собственные мечты и желания казались незаконной контрабандой, тайно провезённой во владения Пьюси. Семья — или то, что от неё осталось — разрушала Рут, но одновременно с этим была смыслообразующим элементом, краеугольным камнем. Ей всё время казалось, что она вот-вот вычислит, что нужно сделать, чтобы их жизнь стала нормальной. Но чуда не происходило, и Рут непременно бы отчаялась, если бы не её маленький бунт.
Дафна Гринграсс приносила ей самые разнообразные подарки, среди них — книги. Конечно, книг было в избытке и дома, но вовсе не таких, которые нравились Рут. В детстве её не слишком привлекали толстые скучные фолианты на полках домашней библиотеки, куда больше интересовали её произведения лёгкие, захватывающие, с приключениями и героями. Отец тяги к второсортным подростковым романчикам не понимал и советовал почитать что-нибудь дельное или найти занятие получше. От его снисходительности Рут пряталась за широкими спинами вымышленных персонажей, скрывалась за пышными нарядами героинь с ярких иллюстраций. Там, по ту сторону обложки, можно было прожить совсем другую жизнь, скрыться в чужом мире, который, впрочем, был куда гостеприимнее её собственного. И тогда она решила усовершенствовать мир, в котором жила единственным способом, который был ей известен — с помощью пергамента и пера. Новое занятие увлекло её быстро, Рут проводила уйму времени за столом, работая над пьесой про павшего жертвой страшного проклятья героя, которого должна была освободить от злых чар его очень храбрая дочь. Прототип главного героя, в очередной раз застав её за письмом, заметил, что она была «совсем как мать», и на этом писательская карьера Рут подошла к концу. Она никогда не пыталась проанализировать это, никогда не пыталась понять, как сильно она не хочет признавать какое-либо сходство с молодой женщиной с колдографий, которую называли её мамой. Она даже отказывалась признавать собственную обиду. Спрашивать о том, почему мама ушла Рут перестала в весьма юном возрасте — поняла, что хорошего объяснения попросту не было. По крайней мере, среди объяснений рациональных — всегда был шанс, что миссис Пьюси вынуждена была оставить семью для борьбы с тёмными силами, но в это даже погружённая в фантазии Рут поверить не могла.

В июле 2015 пришло долгожданное письмо из школы чародейства и волшебства. Рут не терпелось попасть в Хогвартс, всё лето она читала учебники и мечтала о том, как изменится её жизнь. Воображение рисовало головокружительные картины, как весь преподавательский состав восхищается её академическими успехами, как она выигрывает чемпионат по квиддичу и заводит кучу новых друзей на Слизерине. И на других факультетах тоже, никаких предубеждений у неё не было, просто она всегда знала, что её непременно отправят на тот же факультет, что и родителей. План — успехи в учёбе, квиддич, друзья — был хорош, но немного не задался с первого же вечера, когда Рут встретилась с Распределяющей Шляпой. Немного подумав, Шляпа сказала: «Рейвенкло». Совсем не думая, Рут ответила: «Нет, спасибо», и процесс распределения был парализован на добрый десяток минут. Никогда раньше она не спорила, не ссорилась и не требовала ровным счётом ничего. Но тогда, стоя перед всей школой, она принялась уговаривать Шляпу отправить её на Слизерин. Руки у неё тряслись, голос дрожал, и думала Рут об одном — лишь бы не расплакаться перед всем Хогвартсом. И всё же, продолжала спорить. Тихо, надеясь, что её услышит только Шляпа — Рут было мучительно стыдно, но сдаться она никак не могла. Шляпа оставалась непреклонна, и Рут отправилась к столам Рейвенкло под гробовое молчание потенциальных друзей, от чьей компании она так старательно отбивалась. По сей день ей стыдно из-за своего первого вечера в школе. Стыдно за то, что в вполне серьёзные одиннадцать лет она думала, что факультет действительно определяет её или её место в семье. Стыдно, что она ждала реакции от отца, ждала, что он будет разочарован или зол, но он только прислал сову с поздравлениями.
К счастью, инцидент забылся достаточно быстро, у первокурсников была слишком насыщенная жизнь. Появились новые увлечения, новые друзья, новые стремления. На одним из первых занятий по чарам Рут поинтересовалась, откуда вообще взялись левитационные чары и в ответ получила рассказ о волшебнике, который их изобрёл. Мысль о том, что можно придумывать собственные чары потрясала воображение. Фейерверками вспыхивали дюжины идей, для которых просто жизненно необходимо было заклинание, и Рут уже знала, чем хотела заниматься, когда вырастет. Посему особое внимание уделялось заклинаниям, трансфигурации, истории магии — и полётам. Последнее не требовалось для профессии мечты, но было частью как фантазии о золотых годах в Хогвартсе, так и плана по завоеванию расположения отца, который был профессиональным игроком в квиддич. Полётам она обучалась ещё дома, с подачи талантливого родителя, и процесс очень ей нравился. Рут стремилась попасть в команду как можно скорее, но удалось ей это только на третьем курсе. Отобрали её на позицию охотника, что казалось ей напрочь лишённой романтики ролью — Рут, конечно, хотелось быть ловцом, победно вскидывать руку со снитчем и утопать в восхищении болельщиков. На одной из тренировок ей довелось заменять ловца, и стало ясно, что менее подходящей роли для неё не придумать. В то время, как охотники всё время находились в движении, у ловца была возможность немного отвлечься, погрузиться в свои мысли. А если у Рут Пьюси была возможность погрузиться в свои мысли, она непременно ей пользовалась, и на полную. Даже на занятиях она часто отвлекалась так, что окружающий мир переставал существовать, уступая место фантазиям, таким ярким и объемным, что их вполне можно было принять за настоящую жизнь. Своего увлечения художественной литературой она так и не оставила, даже снова пыталась писать, но бросала всё, что едва начинала. Однако её тяга к письму всё-таки нашла выход, когда Рут начала пытаться писать статьи для «Проблем чароведения». Её интерес к заклинаниям приобретал невероятные масштабы, и в какой-то момент, не без помощи своего декана, она поняла, что у неё действительно есть интересные мысли и замечания, которыми стоило поделиться. Первую статью не приняли. С полдюжины последующих — тоже. Но, уже окончив Хогвартс, Рут всё-таки удалось попасть на страницы заветного журнала.
Конечно, она понимала, что это значит. Сходство, ещё более сильное, чем тогда, в детстве. У Рут скопилось определённое количество информации о матери — чем она занималась, что она любила, что не любила. В основном из рассказов крёстной, немного — из открыток, которые получала от матери. Конечно, она знала, в какой области сделала карьеру бывшая миссис Пьюси, но отчего-то это уже не внушало такого отторжения. Желание заниматься чарами на совершенно ином уровне заставляло отбросить предубеждения и подталкивало к мысли о том, что жизнь всё-таки стоило строить вокруг своих желаний, а не страхов. К тому же, думала Рут, «Sorcière» и «Проблемы чароведения» — это совершенно разные миры, и к тому миру, в котором её мать была истиной иконой, она не имела никакого отношения. Конечно, тому, что Рут всегда читала «Ведьмополитен» с религиозным усердием, значения она не придавала.

Откровение о том, что нужно было следовать за своей мечтой, невзирая на страх, было бы во всех отношениях замечательным, если бы Рут действительно его придерживалась. Проблема в том, что мистер Пьюси не видел карьеру дочери в области чар, ему хотелось, чтобы она занималась чем-то чуть более престижным и приземлённым. К примеру, колдомедициной. Отличная профессия, полезная и подразумевающая карьерный рост. Рут пыталась осторожно объяснить, что ей интересна совсем другая сфера, но понимания вновь не нашла. Спорить и отстаивать свой выбор она не умела, и потому пыталась изменить мнение отца способами давно ей доступными. Она демонстративно грустила, читала за ужином рекомендованные «Проблемами чароведения» книги, а на вопросы о вестях из ОМА с плохо скрываемой надеждой отвечала, что может её ещё и не возьмут. Но подлецы из ОМА надежд не оправдали и приняли Рут. Первый день в рядах студентов-колдомедиков запомнился щемящим чувством подступающих слёз. Она всегда была прилежной ученицей и тянулась к знаниям даже в тех областях, которые были не слишком ей интересны, однако профильные предметы нагоняли на Рут невыразимую тоску. Желания учиться не было, а становиться целителем и подавно.
Смирившись со своей судьбой, Рут всё-таки попыталась вынести что-нибудь из своего заключения в ОМА. У её крёстной была сеть салонов красоты для волшебниц, и Рут надеялась сделать вклад в эту область. В конце концов, не такая уж и большая разница была между чарами, убирающими рубец от шрама и теми, что могли избавить от нежелательной родинки или веснушек. Большая часть её одногруппников выбирали для изучения темы более серьёзные, но они всё-таки находились там по своей воле. Рядом с теми, кто писал курсовую работу о магической анестезии и теми, кто мечтал решить все проблемы волшебного протезирования, была Рут. Рут писала курсовую о чарах, меняющих тон лица, омолаживающих зельях и магической завивке, которая могла ускорить рост волос. Для последнего она даже начала брать частные уроки трансфигурации, надеясь, конечно, что полученные знания пригодятся ей и в иной области. Словом, на факультете колдомедицины она всё равно находила способ заниматься тем, что ей было интересно. Не переставала она и писать статьи, отставать от научного сообщества было нельзя. Рут ведь хотела однажды стать его частью. Но когда закончился второй год обучения на ОМА, и начались разговоры о том, кто где хочет проходить практику, что-то в ней переломилось.

Она с демонстративным безразличием рассказывала отцу об учёбе и с горящими глазами — о работе мерлиновского НИИ. Она натянуто шутила о том, что хочет намеренно провалить экзамены и настаивала на том, что все области колдомедицины казались ей одинаково скучными. Она жаловалась и уговаривала крёстную не рассказывать отцу о том, как плохо ей в ОМА, надеясь, что она не послушает и всё-таки расскажет. Но отец на манипуляции не поддавался и умело делал вид, что причин печали дочери не понимал. Открыто поговорить Рут с ним никак не могла, и оставалось только одно — бунтовать.
Летом 2024 она собрала портфолио — все свои статьи, работы, выпросила рекомендательное письмо у Флитвика и отправила всё это в НИИ, моля все известные ей высшие силы о том, чтобы этого было достаточно для шанса. Всего одного шанса показать, что она такая же, как они, что она горит своим делом, даже если приходится заниматься им по ночам, едва находя время, ставя на паузу остальную свою жизнь. Никогда и ничего Рут не желала так яро — и желание её сбылось. Она получила место в отделе Экспериментальной Магии.
Следующие полгода прошли восхитительно. Рут была счастлива, она наконец занималась тем, что её по-настоящему увлекало, и её отношения с отцом претерпели изменения в лучшую сторону. Она была в прекрасном расположении духа всегда, даже несмотря на объем работы, и, кажется, даже её холодный отец не мог не заразиться этой энергией. Дома царила редкая гармония, пока мистер Пьюси не узнал, что его образцовая дочь самовольно бросила ОМА, не сказав ему ни слова. Рут понимала, что рано или поздно он бы всё равно узнал, и стоило сказать ему самой, но сил так и не нашла. А когда выбора уже не осталось, объяснение вышло скверным. Наружу выплеснулось всё, что она носила в себе годами. Было много слёз и криков, звучали фразы «испорченное детство» и «сломанная жизнь». После, не в силах больше выносить свою как правило молчаливую семейную драму, Рут сбежала. Сначала к крёстной, потом в съёмную квартиру.
Конечно, с отцом они помирились. Первый шаг сделала Рут — ей было ужасно стыдно за то, сколько всего она наговорила и за то, как она это сделала. Некоторые вещи, в голове не такие страшные, оказывались ужасными обвинениями, когда их кричали срывающимся голосом. Она искренне хотела всё исправить, честно рассказать о своих чувствах, начать всё сначала, потому что они семья, они должны были ей оставаться. И ещё — потому что она искренне его любила, несмотря на то, что о взаимности Рут всегда могла только догадываться. У них был шанс начать с чистого листа, избавиться от манипуляций и недомолвок. Хрупкий мир был установлен, но научиться говорить о проблемах честно никак не удавалось. Впрочем, перемены были — пассивная агрессия Рут теперь чаще приводила к открытым конфликтам, и легче от этого никому не становилось. Однако она верила, что это был болезненный путь к исцелению. Узнать, было ли это правдой, Рут так и не довелось.

Она думала, что семья причинила ей достаточно боли, что ничего в жизни не будет хуже. Но когда умер её отец, она узнала, как ощущалась настоящая боль. Вся радость, что была в её жизни, погасла, да и жизнь сама потеряла важнейшую свою составляющую. Уже не казалась такой важной будущая карьера, не была такой обидной его отстранённость. Все проблемы, что были у них с отцом, таяли рядом с одной главной — его больше не было.
Он умер, зная, что между ним и его единственной дочерью сломано что-то важное. Может, он умер, думая, что она ненавидит его, а её не было рядом, что доказать обратное.
Он умер в одиночестве — и это разбило Рут сердце. И разбивало каждый день, с тех пор, как на кладбище вырос камень с именем Эдриана Пьюси.

Прошло чуть меньше года, а Рут всё живёт, будто в полусне. Со стороны кажется, что она совсем не изменилась, обычная Рут — фонтан идей, смелые эксперименты, никаких обид и только хорошее настроение. Свой лёгкий нрав, некогда вполне естественный, она выставила, как прикрытие, фасад, за которым можно было скрыть все свои беды. Терзавшие её с детства страхи и демоны выросли, обзавелись острыми зубами, и Рут потеряла над ними всякий контроль. Лишившись соперничества с выдуманным образом идеальной дочери Эдриана Пьюси, Рут начала превращаться в худшую возможную версию себя — неуверенную, обидчивую и абсолютно потерянную. Набраться сил противостоять этим метаморфозам ей никак не удаётся, и всё, что может делать Рут — это не замечать, не думать. Не думать о том, что произошло с отцом и какими навсегда останутся их отношения; о возвращении своей матери, о том, что рано или поздно ей придётся принять всё, что произошло с ними и начать называть вещи своими именами. Но где-то в глубине души она надеется, что если получится не думать достаточно сильно, весь мир, вся эта нескладная, полная ошибок жизнь перестанет существовать, и плоть обретёт одна из её фантазий, где Рут всё сделала правильно.

пробный пост

Славно жилось Амелл у графа, беззаботно. Был он немолод, неглуп, однако одержим мистикой свыше всяких границ. Глас разума порой терялся в шумах и шорохах охоты за привидениями, и Маргери это было на руку. Не знал он меры в тратах на своё увлечение, что ей развязывало руки. Деньги, поняла она в Орлее, магия великая и непреодолимая. Будь ты хоть трижды талантлив, информации за талант не купишь, экспедицию на него не снарядишь. Впрочем, удача нынче Амелл благоволила, и не была обделена ни ресурсами материальными, ни дарами иного толка.
Недолго граф сокрушался над тем, как Марго его, вся хрупкая-тонкая, как из мороза-инея, поведёт целую экспедицию по лесам, да болотам — убедила его магесса, что по силам такая задача. И правда, третьего дня похода завела провожатых в непроходимо болото, а оттуда пустила по ложному следу прочь от чащи, куда направилась сама. Можно было бы и подальше их отправить, да только вернуться в Вал Руайо она также планировала с людьми графа, и оттого деражал их поблизости. По её расчетам, после незабываемого опыта на болотах, лагерем стоять будут долго, и Амелл все свои дела закончить успеет. Беспокоиться было не о чем: была у Марго карта, был и посох, а остальное — дело техники.
Сказать на чистоту, не любила Маргери лесов. Как, впрочем, и степей, пустынь и прочих естественных экосистем, где вечно копошилось что-то живое. Не доверяла Амелл и всему, что чарами крови нельзя было поработить. И, если с лесной фауной ещё можно было справиться, флора была совершенно неподконтрольна. Никогда не знаешь, что посыпется с деревьев, и от каких именно цветов начнут слезиться глаза. У Амелл — почти от всех, а также от пушистых зверей и персиков. Немудрено, что барышня с таким богатырским здоровьем сторонилась дикой природы.
Ступая осторожно, оглядываясь по сторонам с недоверием, продвигалась Маргери вглубь леса, не переставая сверяться с картой. Заветное место, которое немудрёно пометили крестиком, было уже совсем близко, и от этого шаги Амелл стали ещё тише. Ни к чему привлекать к себе внимание рядом с редкой магической аномалией. То есть, Маргери надеялась, что это окажется аномалией, а не шальными призраками или бесполезной и шумной побрякушкой.
Оказавшись у цели своей, повременила, тенью скользнула за дерево. Как и подозревала, не одна она заинтересовалась находкой. Ещё две девушки, обе эльфийки, определённо что-то искали, однако порознь. Одна внимательно осматривала местность, не подозревая о том, что другая, огненноволосая, проворно спускается с дерева на землю, и намерения её были загадкой. Возможно, сейчас станет на одного конкурента меньше. Однако же произошло непредвиденное. Стоило незнакомке пружинисто приземлиться, как земля тут же ушла у неё из-под ног, как и у второй искательницы. Амелл, поддаваясь импульсу исследователя, подалась вперёд, да тут же пожалела — надо было обнять дерево покрепче, но нет, Амелл же они не нравятся.
И её затянула земляная воронка.
Путешествие было не из приятных. Больше живых не любила Амелл одного — грязи, а здесь её было предостаточно. Всего мгновение ушло у неё на то, чтобы, глядя на мягкой и уютной землице, подумать о том, как дошла она до жизни такой. Затем Маргери, не теряя времени, поднялась, игнорируя ноющее тело, огляделась и пошла на шаг отчаянный. Навстречу другим людям. Эльфам, если быть точнее. Внезапный оползень сильно их сблизил, как минимум, географически, и потому идти пришлось недалеко. Сохраняя достоинство, Амелл вынула из белых волос комок грязи, и обратилась к откапывающимся эльфийкам:
— Дамы, — сказала она натренированным на приёмах голосом. — Как вижу я, вас тоже застали врасплох эти лесные метаморфозы. Известен ли вам путь наверх?
Держалась она так, словно её совершенно не озадачивало происходящее. Не нравились ей церемонии, не желала Амелл тратить на них время. Зачем вопрошать, как они сюда попали, интересоваться, кто они. Захотят — сами расскажут и сами все риторические вопросы зададут.
Нападения Маргери не боялась. Отобьётся, к тому же, в относительно замкнутом пространстве. Но к компаньонкам по несчастью всё равно присматривалась. Одна оказалась долийкой, что предвещало непростое сотрудничество и столкновение культур. Другая на коренного жителя Дол похожа не была совершенно, и на то были причины. Словом, никаких полезных выводов Амелл сделать не удалось, только информация самая очевидная. И то правильно — кто же полезное будет на всеобщее обозрение выставлять?

---

Связь: Скрытый текст: Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь. Откуда узнали о нас: баннер на другом форуме;