Едва зола и зеленоватая пыль летучего пороха рассеялись (Драко ступить и шагу не успел), как Астория загородила собой слабоватое пламя свечей - время уже к полуночи близилось, и мэнор давно спал.
Ее встревоженный взгляд полоснул, словно она внезапно догадалась обо всех его грехах и изменах (а не знала об этом всегда, как было на самом деле) и собиралась покаяться в собственной черноте. Взглянула так, словно за его плечами был не тихий чистый кабинет, а выжженное пастбище войны.
Разумеется, он тут же уточнил, все ли с нею в порядке – его иногда, если уж совсем быть откровенным, пугала особая чувствительность его жены к грядущим событиям. Астория отмахивала, утверждая, что никакого пророческого дара в ней и быть не может, но всегда остро прислушивалась к колебаниям внутри себя.
Она не ответила.
Драко спросил вновь.
Тори тяжело вздохнула и сказала, что день был полон дурных вестей и визитеров, а когда Драко направился в кабинет, пошла следом. Казалось бы, в ее словах не было ничего дурного или странного – обычный день, коих в году целых триста шестьдесят пять. Ее руки слегка подрагивали; и она пошла за ним, хотя обычно, уже давно спала к этому времени; а еще – она не сменила одежду, обувь и волосы ее все еще были стянуты в косу; Драко усадил ее в свое кресло, приказал подать чай и снял с нее туфли. Она молчала, пока он разбирал бумаги, которые нужно было отправить к завтрашнему обеду, и сверялся со своим планом на неделю.
Обычно дел у Тори было не меньше, чем у него самого – она вела на поводке за собой молодых стажеров, приглядывала за целителями, и это если исключить прием пациентов – всяческие консилиумы, собрания. А еще она все еще была матерью и хозяйкой огромного особняка, который нуждался в заботе. К тому же, в прошлом году она затребовала розарий.
Но сейчас она просто наблюдала, как перо медленно движется по пергаменту, лениво глотая чай и не собиралась спать.
В конце – концов, они отправились в спальню вместе (хотя в большинстве случаев предпочитали спать порознь), и Астория заснула, едва коснулась головой подушки. Драко еще успел почитать перед сном – книга была скучной и глупой, почему вообще Грейнджер читала ее?
А проснулся от сходящих с ума сигнальных чар. Домовик шепотом причитал, что у ворот чужие.

Кажется, кто – то из философов считал, будто каждая идея обречена на провал; ее успех или падение определяет твое собственное отношение к сложившимся обстоятельствам. Мол, если эти сами обстоятельства тебе в угоду, то ты и победил. Глядя на Розье, - а его вид оставлял желать лучшего, - Драко начинал сомневаться в этой теории.
Малфой проигнорировал стул, который ему любезно предоставил кто – то из авроров и остался на твердых ногах – время уже близилось к пяти, кажется.
Несмотря на столь ранний час, Министерство уже клокотало, дышало в каждом служащем – разумеется, речь ведь о Грейнджер шла.
- Они вызовут легилимента.
И все же, Розье стоил мрачного преклонения – такое обычно вызывает какое – то мерзкое, но восхитительно – редкое зрелище. Выбивать клинки для государственного переворота прямо под носом у госпожи Министра – не каждый для этого обретет в себе смелость. Малфой его недооценивал; разумеется, Розье и при нем не подбирал выражений в адрес магглорожденных магов, но открытая конфронтация – поразительно. Каким же идиотом нужно быть, чтобы попытаться дотянуться до Грейнджер, миновав Поттера?
Розье в ответ на его слова лишь усмехнулся.
Впрочем, возможно, и не совсем идиотом?
- Я спрошу один раз, и надеюсь на твою сознательность, - холодно начал Малфой, - и если уж не жалость к твоим подельникам, то хотя бы к собственной идее. Где они?
Будь они не в столь плачевно положении, Розье бы тот час принялся делать вид, что совершенно не понимает о чем идет речь. На самом деле, будь они не в столь плачевно положении, не факт, что этот разговор вообще состоялся бы.
Предусмотрительность в их работе была не просто полезным навыком, а средством к выживанию. Каким бы искусными не были твои познания в окклюменции, всегда найдется более сильный легилимент. Уж кто, а Драко смыслил в этом толк – ему приходилось лихорадочно прятать от тетки сотни различных мыслей, за которые их семью в военные годы, стерли бы в порошок. Для этого и существовал Омут Памяти и окружавшие его, переливающиеся в колбах, серебряные нити воспоминаний.
- В церкви. За алтарем.
Умно.
Ведь об маггловской церквушке знали, вроде бы, как лишь они вдвоем, если исключить шпионов и случайных информаторов. Откуда уж Розье было знать, что Драко уже показывал ее Грейнджер? Какая, упаси Салазар, ирония, верно?

К восьми излишняя оживленность стала столь явственной, как и присутствие авроров там, где им находиться совсем не положено было. Драко закрыл за собой дверь кабинета Министра, оставляя ее с Поттером наедине, и направился на свой этаж – предстоящих дел и командировок никто не откладывал. Скорее всего, скандал с Розье замнут, без лишнего шума выслав его семью и освободил кресла приспешников его идеи. Англии хватало проблем с внешней политикой, чтобы обрисовывать контуры во внутренней.
Он все думал об Омуте, и о том, кого увидит в этих воспоминаниях. Может быть, Забини? Нотта? Пэнси? Нет, она слишком умна для этой дряни. Трейси? Дафну? Собственную жену? Беспокойные мысли бились о виски, отдаваясь ноющей болью и усталостью. Драко собирался перехватить еще пару часов сна, но его попросили присутствовать при вскрытии кабинета Розье, где проводили обыск.
К тому моменту, когда Розалин объявилась на своем рабочем месте, Драко уже добил третью чашку кофе и собирался взяться за четвертую.
- Я здесь, - отозвался Малфой, замерший в распахнутых дверях кабинета Розье. Авроры все еще сканировали стены и безуспешно пытались открыть сейф. Розалин умная девочка, она и сама поймет, что происходит.
Секретарь принесла ему очередную чашку, забирая пустую.
А были ли воспоминания о ней припрятаны среди колб под алтарем, в светлой и большой маггловской церкви?
- Иди в мой кабинет, - помолчав, сказал Драко и отвернулся к подошедшему аврору, которому требовалась подпись на применение чар.